Известно, что «Игрок» — не только самый короткий, но и самый автобиографичный роман Достоевского. Проиграв в Висбадене деньги Аполлинарии Сусловой, Федор Михайлович вынужден был писать его в самые короткие сроки в качестве расплаты за долг, под заказ издателя. Действие разворачивается в некоем игорно-курортном европейском городе Рулетенбурге, в центре событий — семья опустившегося русского генерала и его домочадцев, охваченных манией игры. От нее до поры свободен только главный герой, рассказчик Алексей Иванович, учитель детей генерала, влюбленный в его падчерицу.
В стремлении уйти от литературности Фокин максимально спрессовал сюжет, миновав и неполиткорректные выпады Достоевского против Запада, и пространные диалоги, в которых, как принято считать, вся «соль» автора. Театральный эквивалент был найден — это действительно впечатляющий образ рулетки. В центре поворотного круга — и пьедестал, и алтарь, и одновременно колонка, откуда бьют целительные минеральные воды, где возвышается фигура крупье — жреца, вокруг которого буквально вращаются действующие лица, игроки, то обездвиженные, будто паралитики, в своих креслах, то скачущие вприпрыжку, вроде шариков на игорном столе. Образ игорного стола подан как своего рода храм. Здесь «причащаются» целебных вод, перед ним простираются ниц. Образ игры как некой дьявольской мессы усилен музыкой Александра Бакши, торжественной перекличкой голосов жреца-крупье с голосами хора-игроков (по такому же принципу организовано церковное песнопение), так что достоевский «Игрок» в интерпретации Фокина продолжает тот мистический ряд, где пушкинская «Пиковая дама» и гоголевские «Игроки». Каждый персонаж сведен к знаку, дьявольской марионетке: безвольный «мякиш», простак генерал (Сергей Паршин), вертопрах-француз Де Грие (Тихон Жизневский), развратная француженка м-ль Бланш (Мария Луговая) и т. п. Их отношения обозначены схематично, короткой фарсовой пантомимой. Здесь же, на заднем плане, маячит многозначительно-демоническая фигура мистера Астлея (Игорь Волков).
На роль Алексея Ивановича театр пригласил москвича, ленкомовца Антона Шагина, на родной сцене играющего, к примеру, Лопахина и Пер Гюнта. Актер обаятельно-молод и свеж и своей драйвовой насмешливостью, ртутной подвижностью напоминает молодого Меньшикова. Но образ игры настолько эффектен сам по себе, что в какой-то момент будто центробежная сила рулетки выталкивает главных героев на дальнюю периферию зрительского внимания. А композиция целого застроена режиссером таким образом, что актеру не удается ни показать мучительность отношений с Полиной, ни пропустить игру через себя. Внезапное сумасшествие Полины (Александра Большакова), обусловленное страстью к французу и дьявольской гордыней, тоже остается принять как факт.
Увлекшись аранжировкой целого, режиссер теряет из виду важные вехи сюжета, вроде той, что стоит герою встать за игорный стол (исключительно ради спасения любимой), и всепожирающая разрушительная страсть к игре вытесняет все прочие чувства. «За кадром» остается глубина падения Алексея, запутавшегося в липких объятиях француженки, превратившегося в раба игры.
Но в спектакле есть еще один важный персонаж, проходящий все круги игорного ада, становящийся осью фокинской композиции, придающий ей устойчивость, — это Бабушка, блестяще сыгранная Эрой Зиганшиной. Явление московской бабушки в Рулетенбург — коронный номер, законченный психологический аттракцион. Актриса играет контрастами: титанической энергией, рвущейся из полностью обездвиженного тела. Транслирует обаяние отнюдь не денег, а насмешливого ума, азартности полностью здоровой натуры, нравственного стержня, которым бог не наградил других персонажей. Эра Зиганшина развертывает историю внезапно вспыхнувшей страсти, сметающей все на своем пути, опустошающей и в конечном итоге оставляющей от человека жалкую пустую оболочку. Последняя реплика проигравшейся бабушки — стыдливое, едва слышное: «Жива не хочу быть — отыграюсь. Там до полночи ведь игра идет?»
Замечательно то, что, отыграв свою «партию старухи», актриса поднимается с кресла и, одарив зал улыбкой победителя, уходит со сцены легкой молодой походкой, оставляя после себя ощущение настоящего театрального праздника.
Татьяна Джурова
фото Павла Юринова
«Вечерний Петербург» 15 ноября 2012 г.
